Кто же был на
поле Куликовом?
В своем романе-эссе «Память»
известный русский писатель Владимир Чивилихин
размышляет об отношении современников к
духовному и историческому наследию, о проблемах
изучения прошлого, художественно реконструирует
некоторые из важнейших его эпизодов. В 1982 году
это произведение было удостоено Государственной
премии СССР.
Во втором томе романа В. Чивилихин анализирует, в
частности, национальный состав
татаро-монгольского войска, пришедшего в ХIII в. на
Русь, а также армии Мамая, которую он привел в 1380
г. на поле Куликово, что представляет несомненный
интерес для казахстанского читателя. БМ
публикует отрывок из этого раздела.
Повнимательней присмотримся, что
собою представляли к 1380 году Золотая Орда и, в
частности, войско Мамая с этнической и
религиозной точек зрения. Строго говоря, оно не
было «татаро-монгольским» или
«монголо-татарским».
В самом деле, о каких монголах на
Волге к концу XIV века может идти речь, если за
полтора столетия до этого с Батыем осталась в его
отцовском, джучиевом улусе совсем небольшая
горстка коренных монголов, к тому же терявших уже
свои национальные признаки из-за многочисленных
смешанных браков с иноплеменницами? И, видно,
недаром русский летописец среди народов,
пришедших на Русь в орде Батыя, ставит на первое
место «куманов», то есть кипчаков, половцев,
недаром в старых русских исторических трудах и
даже справочниках Золотая Орда называлась также
«Кипчакской». Арабский же историк Эломари,
касаясь основного этнического состава Золотой
Орды XIV века, совсем не упоминает монголов: «В
древности это государство было страною кипчаков,
но когда ими завладели татары, то кипчаки
сделались их подданными. Потом они (то есть
татары) смешались и породнились с ними, и земля
одержала верх над природными и расовыми
качествами их (то есть татар), и все они точно
стали кипчаками, как будто одного рода с ними».
Быстро растворялись в местном населении не
только разноплеменные монголы, для коих время и
события готовили быстрое и окончательное
разрешение родового единения, но и довольно
стойкие племенные монгольские образования. В
фундаментальном труде Б. Д. Грекова и А. Ю.
Якубовского «Русь и Золотая Орда» (М.-Л., 1950)
рассказывается о двух многочисленных
монгольских племенах, этнические судьбы которых
были прослежены учеными. Джалаиры и барласы в
результате захватнических военных походов
степняков первой половины XIII века оказались в
Семиречье среди коренного тюркского населения.
Оттуда во второй половине XIII века джалаиры
перекочевали в район Ходжента (Ленинабад), а
барласы в долину реки Кашкадарьи. «Два этих
больших монгольских племени - джалаиры и барласы
- пришли из Семиречья в какой-то мере
отюреченными в смысле языка. На новом месте они
настолько уже были отюречены, что в XIV веке, во
всяком случае во второй его половине, считали
своим родным языком тюркский язык». И еще одно
научное сведение, касающееся монгольского
этнического элемента в Золотой Орде: «После
образования Золотой Орды кипчаки составили
основное ядро ее населения, и процесс
отюречивания численно небольшого слоя
монгольского населения был закончен в XIV в.»
(Аракин Д. В. Тюрские лексические элементы в
памятниках русского языка монгольского периода.
- В кн.: Тюркизмы в восточно-славянских языках, с.
121).
Для немногочисленных потомков
основателей Золотой Орды стали совсем чужими их
далекая родина, язык предков, суровый степной
уклад жизни, сменившийся паразитическим
сибаритством. Их давно уже не объединяли ни
жесткие каноны устной Чингисовой ясы, совершенно
забытой, ни древние верования, потому что даже
среди первых монголов-европейцев были и
христиане-несториане, и буддисты, и
язычники-шаманисты, а с начала XIV века все больше
становилось мусульман. Что же касается культуры,
объединяющей тот или иной народ, то ни о какой
собственно золотоордынской культуре нельзя даже
и заикаться. Археологические находки в районе
бывшей золотоордынской метрополии рассказывают
о материальной культуре покоренных земель и
народов, о культуре разноплеменных и
разноязычных степных народностей, веками
формировавшейся на евразийских просторах, о
культуре городских рабов-ремесленников,
согнанных в Бату-Сарай из Хорезма, Руси и Венгрии,
с Кавказа и Поволжья. Завоеватели-пришельцы не
умели писать на своем забытом языке, не умели ни
строить, ни ваять, а первоначальное этническое и
расовое растворение в различных народах
усилилось в тюркоязычных половцах, сменившись
последующим и окончательным - в хорезмийцах, из
которых несколько поколений чингисидов-джучидов
набирали советников, чиновников, евнухов, писцов,
сборщиков дани, военачальников. Так что монголов
на Волге в конце XIV века нельзя рассмотреть даже в
самые сильные исторические микроскопы.
«Татары», как я уже писал, -
собирательное, условное летописное название
разноплеменного войска, нападавшего на Русь в 1223,
1237, 1239 и 1240 годах, - прямого этнического отношения
к предкам современных поволжских татар не имели.
Центральноазиатские племена татар (та-та, та-тар),
согласно монгольским источникам, почти
полностью были уничтожены еще ордами Чингиса, и
если их числить монгольскими, то остается
загадкой, почему, в отличие, скажем, от калмыков,
ни астраханские, ни касимовские, ни барабинские,
ни кузнецкие, никакие другие татарские
этнические группы не сохранили в достаточной
степени заметных языковых, расовых и
антропологических признаков своих монголоидных
предков.
Таким образом, самые мощные
этнические корни поволжских (казанских) татар
уходят в глубь времен - к многочисленному и
стойкому тюркскому народу, создавшему еще в
домонгольское свое средневековье богатое и
сильное государство - Волжскую Болгарию
(Булгарию). Вместе со своими родственниками и
соседями, свободолюбивыми степными рыцарями
башкирами (башгирдами), волжские болгары первыми
побили Субудая в 1223 году, потом стали первой
жертвой первого похода Бату - Субудая на запад,
первыми отчаянно восстали в глубоком тылу их
войск, сделались, как и русские, данниками Орды, и
неверно с исторической и нелепо с
лингвистической точки зрения повторять сегодня
слова о татарском иге, да еще к тому же... над
татарами.
Привычные выражения
«монголо-татарские завоевания» или
«татаро-монголъское иго» недостаточно полно
отражают этнический состав степняков, напавших
на Русь в XIII веке, и затушевывают социальную,
классовую, автократическую природу феодальной
империи средневековья, жестоко
эксплуатировавшую позже множество народов и
регионов Евразии.
Эксплуататорская власть Золотой Орды
распространялась на огромную территорию
Евразии, ее контуры являли собой гигантский
многоугольник, по границам которого находились
районы сегодняшней Молдавии, Кемеровской
области, Крыма, Азербайджана, пермских лесов,
Среднего Урала, бассейна Оби, низовьев Сырдарьи и
Амударьи. Гнет Золотой Орды, разъедаемой
спонтанными противоречиями и
внешнеполитическими факторами, в середине XIV
века слабел повсюду, и жалкий авантюрист Мамай
лишь сделал попытку приостановить колесо
истории.
К походу на Москву Мамай готовился
два года и собрал всех, кого мог собрать с помощью
денег, посулов и плетей. Тотальной мобилизацией и
скупкой вооруженных орд были охвачены не только
подвластные ему земли, но и далекие их окраины,
евразийские глубинки. Мамай «даваше обильно всем
и посла во многие страны»
уговаривателей-эмиссаров с торбами,
наполненными данническим и награбленным русским
серебром и заемным генуэзским золотом. «И
снидошася к нему от многих стран Татарове на
ласкание его и даяние»...
Татары? Вовсе нет! Этим условным
этнонимом летописец назвал невообразимое по
национальной и религиозной пестроте полчище
наемников.
Среди профессиональных степных
грабителей и усмирителей, составлявших
значительную часть вооруженных сил Золотой Орды
и поскакавших на легкую, как им казалось, поживу
за авантюристом, наверняка было немало тайных и
явных язычников. Автор летописной повести «о
Побоищи, иже на Дону, и о том, князь великий како
бился с Ордою», пишет, что Мамай пришел «с
единомысленники своими и со всею силою
татарьскою и половецкою», отличая половцев как
многочисленную группу степняков, которые,
безусловно, еще не были полностью
мусульманизированы. «Как бы ни были велики
успехи ислама и при Узбек-хане, они не выходили за
пределы городской жизни и феодальной верхушки
степи». «...Еще в XV в. в Дешт-и-Кыпчак было много
язычников, т. е. многие придерживались шаманизма»
(Д. Греков и А. Якубовский, стр. 166, 168). Не исключаю,
что в орде Мамая находилось также некоторое
число «татаро-монгол», заброшенных судьбой и
событиями из бывшей далекой метрополии с ее
столицей Пекином. Кто они были по
вероисповеданию? Только не мусульманами! Г. Е.
Грумм-Гржимайло отмечал, что еще и в XVI веке
господствующей религией в Монголии был, наряду с
буддизмом, древний шаманизм. Среди
«татаро-монгол» наверняка были также
христиане-несториане; эта вера пришла в
монгольские степи еще до Чингиса, сохранялась
все средневековье, и ее исповедовали даже
некоторые ханы, например, сын Батыя Сартак.
Конечно, мусульман хватало в войске Мамая, и
летописец, очевидно, не зная их этнической
принадлежности, обобщенно пишет о «бесерменах»
(басурманах). Предполагают, что «бесермены» - это
камские болгары или хорезмийцы, но едва ли
избегли этого похода другие «бусурмане»,
мусульмане-степняки! В XIV веке шла
мусульманизация и тюркизация бесчисленных
племен и народностей, согнанных в центр Великой
Степи двухвековым военным самумом. И несомненно,
что в полчище Мамая влились отряды кочевников из
Заволжья, с границ Синей Орды - язычники,
мусульмане и язычники-мусульмане, в чудовищной и
часто спорной этнической пестроте коих не могут
разобраться поколения ученых. Г. Е.
Грумм-Гржимайло приводит умопомрачительный
список племен и родов, составивших основу,
например, «степных узбеков», которые в XVI веке
заняли богатые земледельческие районы Средней
Азии и слились с коренными жителями древнего
Хорезма. В состав степного узбекского союза
входили тюркские и отуреченные динлинские роды и
племена - канглы, кипчак, киргиз, уйгур, карлык,
аргын, алагин, тогус, юс, кучин; монгольские -
хорлас, нукуз, кьжот, джалаир, ойрат, дорбет,
онгут, татар, хонкират, мангыт, монгол, хатачин; не
то тюркские, не то монгольские, не то тунгусские -
кераит, найман, ктай (кидань), баргут; совершенно
неизвестного этнического происхождения - меркит,
минг, кенегес, кынгыт... Всего, как пишет ученый,
«до сотни, да и эта цифра не является еще
окончательной».
В подвластных Мамаю районах прошла
повальная мобилизация. Летописи называют
мордовских князьков, а также ясов и черкесов.
Можно ли их включать в «мусульманский
суперэтнос»? Нет! Ясы, предки осетин, были в то
время частью язычниками, частью православными
христианами, а собирательным именем «черкесы»
тогда и позже называли разноплеменные
народности Северного Кавказа и Прикаспия, среди
которых первые русские этнографы различали
абадзехов, адиге, бесленеевцев, бжедухов,
мехешевцев, егарукаев, убыхов, шепсугов и многих
иных. Приняв христианство еще от первых
византийских миссионеров, они упорно продолжали
исполнять языческие обряды и обычаи даже после
прихода сюда через несколько столетий ислама
шиитского толка. Летопись числит в Мамаевом
войске также буртасов - народность мадьярских
этнических корней и языческих, как и мордовцы,
верований, жившую в Прикавказье и Поволжье, где
они полностью позже ассимилировались.
Почти неизбежно в бешеный
круговорот тотальных военных сборов были
втянуты и русские «вольные люди», жившие
грабежом летописные бродники, будущие казаки,
несомненно, православные христиане; еще при
Калке они целовали крест Мстиславу и тут же во
главе со своим атаманом Плоскиней предали
киевского князя. Позже они платили дань Золотой
Орде, о чем сообщал венгерский король Бела IV в
письме римскому папе. Шли с Мамаем, очевидно, и
мелкие отряды литовцев, с пограничьем и
княжеской резиденцией которых так тесно
контактировал горе-завоеватель; было бы
противоестественно, если б они не влились в левый
фланг Мамаева полчища, когда . Ягайло вел из
метрополии многочисленную сильную армию к тому
же полю Куликову. Кем же были по религиозной
принадлежности литовцы? Не мусульманами и не
католиками, потому что католичество в Литву
пришло лишь после 1386 года, когда Ягайло женился
на польской королевне Ядвиге, обменяв на ее
красоту и польско-литовский престол древние
верования своего народа. Сам он был в 1380 году не
то язычником, не то крещеным язычником, войско же
его делилось на православных и приверженцев
дохристианской языческой веры.
Летописец, перечислив очевидную
часть, так сказать, наличного состава войск
Мамая, добавляет: «и иныа с ним». Не будем долго
гадать, кто были эти «иныа», но вполне возможно,
что национальную и религиозную пестроту
огромной орды, поднявшей до неба пыль по всему
каспийско-черноморскому югу летом 1380 года,
дополняли, например, иудеи, которых русские
летописцы числили среди сборщиков
золотоордынской дани и ростовщиков; это могли
быть и далекие потомки хазарского клана
правителей, и крымские караимы, - обособленная
иудаистская секта, поселившаяся в Крыму задолго
до событий, и персидские, выметенные народным
восстанием торговцы, выступавшие в роли
средневековых интендантов и маркитантов.
Возможно, что освободительная борьба в Иране,
покончившая к тому времени с властью Хулагидов,
выбросила на север и часть их бывших
прислужников, исповедовавших зороастризм,
исконную религию персов, из горных районов
теперешнего Азербайджана, подвластных Золотой
Орде, были мобилизованы не успевшие
«обесермениться» христиане, поклонявшиеся
разрушенным храмам древней Албании, с Тамани -
готы-тетракситы, а из Крыма, с которым у Мамая
было связано столько экономических и
политических страстей, вполне могли пойти на
дальнюю соблазнительную добычу еще жившие там
крымские готы, чью воинственность отмечали
средневековые историки; готы были православными
христианами, издревле пасомыми Византийской
(Константинопольской) метрополией.
Итак, вражеское войско на Куликовом
поле не представляло никакого «мусульманского
суперэтноса», в полчищах Мамая были не только
представители всех мировых религий, но и
последователи множества их разнотолков и
ответвлений.
Меньше всего в полчище Мамая
находилось монголов и татар. Это было
разноплеменное и разноязычное скопище
разноверцев, обманутое, соблазненное,
принужденное или купленное международным
авантюристом XIV века, движимым непомерным
воинским честолюбием, властолюбием и звериным
политическим цинизмом, так что Куликовская
битва, широкое празднование любого юбилея
которой не может оскорбить ни исторической
памяти, ни национального достоинства или
религиозного чувства кого бы то ни было из
живущих, священна для всего цивилизованного
человечества, потому что знаменовала собой
особую, исключительную веху в мировой истории. |